On la voyait passer 
toujours pliée en deux
Sous le poids d'un fagot mais plus souvent de deux
On la voyait passer le matin et le soir
Les cheveux bien tirés, 
toujours vêtue de noir

Du haut de mes dix ans 
je la trouvais plus vieille
Que ce tronc d'olivier 
ces rameaux de la treille
Mais j'entendais ma mère du fond de la cuisine
Crier, crier, crier
Bonjour, bonjour Justine

Elle habitait là-bas la plus vieille maison
Celle qui se confond au bleu de l'horizon
Barricadée chez elle comme dans un château fort
Elle comptait ses jours comme on compte un trésor

Du haut de mes quinze ans je la trouvais si laide
Avec ses pieds immenses et sa démarche raide
Mais j'entendais ma mère du fond de la cuisine
Crier, crier, crier
Bonjour bonjour Justine

Un matin dans la rue on ne l'entendit pas
Mais quelques jours plus tard on a sonné le glas
Elle était morte seule à quatre vingt dix ans
On meurt seule à cet âge même entourée d'enfants

Du haut de mes trente ans c'est brisé quelque chose
Comme l'on se dégrise 
quand le ciel se fait rose
Je n'avais plus ma mère au fond de la cuisine
Et c'est moi qui criait
Adieu, adieu Justine. 

Ее видели, как она всегда ходила, 
согнувшись в три погибели
Под тяжестью связки хвороста.
Ее видели, как она ходила по утрам и вечерам.
Волосы ее были плотно стянуты, 
а одета она была всегда в черное.

С позиции своих десяти лет я находила ее очень старой,
Словно тот ствол оливкового дерева, 
словно те ветви винограда.
Но я слышала, как моя мать из глубины кухни
Кричала, кричала, кричала
"Здравствуй, здравствуй, Жюстин!".

Она жила там внизу, в самом старом доме,
В том, что смешивается с синевой горизонта.
Она крепко запиралась, словно жила в крепости.
Она считала свои дни так, как считают богатства.

С позиции своих пятнадцати лет 
я находила ее такой уродливой
Со своими огромными ступнями и ригидной походкой.
Но я слышала, как моя мать из глубины кухни
Кричала, кричала, кричала
"Здравствуй, здравствуй, Жюстин!".

Однажды утром она не появилась на улице,
А несколько дней спустя был услышан похоронный звон –
Она умерла в одиночестве в 90 лет.
В этом возрасте одинокими умирают даже окруженные детьми.

Когда мне было тридцать лет, что-то изменилось.
Это похоже на то, 
когда приходит просветление и небеса розовеют.
У меня больше не было матери, что кричит из глубины кухни,
Но зато кричала я
"Прощай, Жюстин, прощай!".