Тайна семейного герба

Я мешкал, заглядевшись на заключительный, безумно ясный геральдический знак. Но что же случилось? Над ядром щита представлен ничуть не факел! Хрусталь? Верный двенадцатигранник в сияющем ореоле! Не дурманная керосиновая лампада, а лучезарный камень! И снова диковинное чувство тронуло меня, словно некое вспоминание, которое почивало во мне в потоке... в потоке... да-да, в ходе сотен лет, силится прорваться в разум.

Качая главой, рассматривал я собственное таинственное изобретение на старом, хорошо мне известном гербе. Этакой порезки клеймо я определенно прежде не встречал! Или у моего брата Джона Ди была иная, еще одна гравюра, или - ах, ну конечно же: четкую совсем свежую гравюру попутать утопично - Густав Майринк выбрал в Риме последнюю гравюру. Но почему?.. Масляная лампада! Неожиданно все до смешного просто выстроилось на собственные места: керосиновая триода была не чем другим, как далёким бракованным искажением! В начале же в гербе находился сияющий хрусталь! Странновато, этот алатырь кажется мне по какой-то причине известным, даже каким-то мысленно близким. Альпийский хрусталь! Нынче я уже не могу припомнить миф, кое давно знал, - о необъяснимом бриллианте, мерцающем где-то в недостижимых холмах.

Подозрительно надламываю последнюю гравюру и развёртываю мешок. На постамент высыпаются связки писем, некие письма, свидетельства, выдержки, пожолкнувшие харатьи, испещренные царской криптограммой, ежедневники, полувысохшие гравюры с знаковыми пантаклями, загадочные инкунабулы в обложках из свинячей шкуры с бронзовыми застежками, стопки сброшюрованных тетрадок; далее несколько шкатулок мамонтовой бедренницы, забитых всевозможной древней мелочью.